Сияющий вакуум - Страница 16

— Это извращение.

— Хозяйская воля — закон природы. Ваша воля — хозяйская!

Документы на имя покойного танкиста немного пахли клеем. Голова после проделанной операции сильно чесалась. Филипп посмотрел в поднесенное стариком круглое медное зеркало и улыбнулся. На него смотрело совсем незнакомое лицо.

— Сколько времени продержится грим? — спросил он.

— Сутки, — усмехнулся горбун.

— А потом?

— А потом вам, молодой человек, если дальше хотите жить с этим паспортом, придется сделать пластическую операцию. Но, предупреждаю, это дорогое удовольствие.

— Сколько?

Улыбка горбуна стала совсем непристойной.

— Если со скидкой, то полторы тысячи. С твоей формой черепа никак не меньше.

* * *

Милада спала на спине с широко раскрытым ртом. И, очнувшись, Филипп Костелюк увидел рядом с собой ее немолодое лицо. Проститутка по его же просьбе накануне смыла всю косметику. Филипп немного испугался. Отбросив тяжелое потное одеяло, он выскочил из постели и, расстрел ив посреди комнаты коврик, весь обратился на запад. Он молился самозабвенно, страстно, молился до тех пор, пока сонный голос проститутки не спросил:

— Который час, пупсик? — Она потянулась за часами, лежащими на туалетном столике, и сама себе ответила: — Смотри-ка, без пяти восемь. Сейчас правительство нам солнышко погасит.

В комнате с розовыми стенами стояла страшная духота. Филипп, как и был голый, сел на полу и вытянул ноги. Он смотрел на Миладу. У этой женщины было немолодое лицо, но еще крепкое, упругое тело. Капризным движением проститутка откинула одеяло и попросила:

— Пить!

— Я тебя куплю! — объявил торжественно Филипп Костелюк, подавая женщине стакан с водой. — Как ты считаешь, сколько это будет стоить?

— Эдуард меня не продаст. — Милада скривила смешную рожу, но в глазах женщины ясно прочитывалась благодарность. — Если только за тысячу. Уж никак не дешевле.

Филипп натянул трусы и прошелся по комнате. После вчерашней операции ему очень хотелось взглянуть на свое лицо, но он почему-то нигде не мог найти зеркала. Вместо зеркал повсюду в деревянных рамах были какие-то странные черные прямоугольники.

— А кто это Эдуард? — замерев перед ближайшим черным зеркалом, спросил он.

— Ну, кто… — Милада выбралась из постели и потянулась. — Сутенер мой, кто?! Эдуард Васильевич. Благодетель мой, чтоб ему в гробу хорошо спалось!

— А почему в зеркале нет стекла? — спросил Филипп и вдруг ощутил идущий от черного прямоугольника тяжелый запах мужского пота. — Что это вообще такое?

— Ты что, из зерна вылупился, пупсик?

Милада подошла сзади и обняла Филиппа. Прижалась большой упругой грудью к его спине. Запах, идущий от черного прямоугольника, переменился. К запаху мужского пота прибавились аромат духов и запах женского тела.

— Что это такое? — повторил свой вопрос Филипп. — В конце концов, я хочу знать, как я выгляжу!

— Шикарно!

Проститутка улыбнулась. У нее были великолепные ровные зубы.

Ему удалось рассмотреть свое отражение только в серебряном подносе, на котором негритенок принес им завтрак. Грим, наложенный горбуном, еще держался, и нужно было действовать, пока он не испортился. В кратчайший отрезок времени нужно было устроиться на работу, получить аванс и на него уже сделать пластическую операцию.

Пообещав проститутке, что вернется еще до восхода солнца, Филипп Костелюк кинулся в город.

ЧЕЛОВЕК В МАСКЕ

Он так спешил и все вокруг было так знакомо, что он почти позабыл, где находится. Смущали Филиппа, возвращая к реальности, только черные прямоугольники в зеркальных рамах. Они были повсюду, они были вместо зеркал.

На операцию денег все равно не хватило. Перед самым включением солнц он договорился с сутенером Эдиком о выкупе Милады. Все-таки проститутка переоценила себя, сошлись на шестистах. И только уже в середине дня, лежа в постели со своей новой женой, Филипп Костелюк узнал истинное назначение черных прямоугольников, отражающих только твой запах.

Это были именно зеркала. Но зеркала для дебилов. Как известно, ни одно животное не может узнать себя в отражении, но любое животное прекрасно различает собственный запах. Город не изменился, но за прошедшее время изменилась мораль москвичей. Теперь не стыдно было признавать себя олигофреном или дебилом, не зазорно испытывать чисто животные страсти, и в моду, естественно, вошли зеркала для животных. Люди больше не думали о своем внешнем облике, они были полностью сосредоточены на своем запахе и на запахе своего партнера. Даже доски объявлений были с запахом.

Его портреты были развешаны по всему городу, но опасности не представляли. Грим, сделанный горбуном, совсем не смазался, а даже, напротив, высох и превратился в твердую маску. Маска ни у кого не вызывала подозрений, людей с подобными украшениями было полгорода, но она мешала дышать и улыбаться. Уже к следующему рассвету искусственная кожа до крови натерла шею Филиппа.

* * *

Москва действительно почти не переменилась, но биржу труда перенесли со Сретенки в Сокольники, и он потратил много времени на поиски. Зато у окошка стоять почти не пришлось. Благодаря удостоверению водителя первого класса, по его просьбе за отдельную плату выписанному жирным горбуном, Филипп Костелюк уже через десять минут получил направление на работу. А еще через час оформил все документы и положил в карман сто рублей аванса.

В течение всего дня его не оставляло желание сорвать с себя маску. Особенно мучительным оно становилось, когда Филипп сидел за баранкой грузовика и его никто не видел. Но во время погрузки ему помогали еще двое рабочих, и они могли опознать опасного преступника.