Сияющий вакуум - Страница 2

Тела увезли в морг. У Филиппа здесь же, в комнате для прислуги, взяли показания и отпустили. К протоколу были приобщены испачканный кровью разводной ключ и смятые салфетки, которыми Филипп вытирал пальцы.

Давая показания, шофер ни словом не обмолвился ни о том, что застал мэра еще живым, ни о своем неожиданном приобретении, а против всех правил взял правительственный лимузин и поехал домой к жене.

Дождь лил до самого утра. И маленький приборчик, втиснутый в ухо пальцем умирающего мэра, казалось, усиливал и без того мощные раскаты грома.

Филипп Костелюк в общем-то хорошо понял, что именно ему только что засунули в левое ухо.

Опыты по внедрению ЛИБа в мозг живого человека проводились уже двадцать лет, но лишь совсем недавно они были официально разрешены специальной декларацией ООН.

Посредством простой операции ЛИБ вводили в черепную коробку какого-нибудь выборного лица, например президента или мэра, и прибор позволял этому лицу без особого труда, напрямую контролировать своих избирателей. Компактный электронный прибор обходился в производстве в полтора миллиарда долларов и гарантировал своему обладателю абсолютную власть над электоратом.

ЛИБ позволял своему владельцу получить в любую минуту любую информацию из мозга любого избирателя, а также хозяин прибора при необходимости мог воздействовать на любого из граждан, находящихся в поле его полномочий, и полностью подчинять своей воле.

Только один человек на Земле получил ЛИБ случайно, он не был избран подавляющим большинством, не прошел церемонию инаугурации, не клялся в верности своему народу. Филипп Костелюк получил огромную власть, не дав никаких обязательств.

ДОПРОС

На двери кабинета висела табличка: «Следователь по особо важным делам Михаил Алексеевич Дурасов».

За широким письменным столом сидел человек в штатском. Хозяин кабинета был совершенно лыс. Глаза его оставались неподвижными, а безволосые узловатые пальцы, напротив, пребывали в постоянном движении. Зачерпывая из железной коробки черный табак, он одну за одной крутил сигаретки из грубой желтой бумаги и осторожно укладывал их в плоский портсигар под резиночку. Он закурил далеко не сразу.

— Наверно, догадываетесь, зачем мы пригласили вас? — спросил следователь.

— Нет, — сказал Филипп, — не догадываюсь.

Ему стало очень неуютно.

Черный ледерин на столе. Графин с водой. Стакан. Отчетливо на краешке стакана виднелось красное пятнышко — то ли кровь, то ли губная помада. А над круглой сверкающей головой следователя на стене светлый прямоугольник — по всей вероятности, след, оставленный портретом безвременно погибшего мэра.

Хозяин кабинета молчал. И Филипп вынужден был повторить:

— Нет. Совсем не догадываюсь. А в чем дело?

Казалось бы, чего проще: вот теперь же одной короткой мыслью подавить волю этого отталкивающего субъекта, сидящего напротив за столом, ведь он, так же как и остальные москвичи, голосовал за мэра и мог понести справедливое наказание за свой выбор, но, увы, могущество, переданное в экстремальных условиях, совершенно не прижилось в мозгу простого шофера. Филипп не мог воспользоваться ЛИБом. Он вообще не понимал, как это делается. Проникший глубоко в левое ухо уникальный электронный прибор причинял только сильную головную боль, больше ничего. Но признайся Филипп теперь, его тотчас возьмут под стражу. Признайся он, и отсюда не выйти уже никогда. В этом угрюмом старинном здании уж наверное есть все необходимое для быстрого анатомического вскрытия. А расставаться с жизнью Филипп пока что не собирался.

— Жаль, жаль. — Хозяин кабинета захлопнул полный портсигар и стал разминать в пальцах не уместившуюся, но уже скрученную сигаретку. — Жаль. Искренне жаль! Вы, Филипп Аристархович, были последним человеком, видевшим нашего мэра в живых. — Чиркнула длинная спичка, и следователь прикурил наконец. — Неужели он ничего не сказал вам? — Неподвижные глаза хозяина кабинета пропали на миг за облачком дыма. — Ничем не поделился?

— Нет, ничего не сказал. Ничем не поделился. Я вошел, он сразу умер. А чем он должен был поделиться?

Табак был, наверное, каким-то особым, и кабинет почти утонул в едком густом дыму.

— У вас голова не болит? — прозвучал сквозь марево голос следователя.

— Нет, не болит, — соврал Филипп.

— Хотите закурить мои?

— Нет, спасибо. Не хочу!

— Почему же не хотите, отличный табачок, без грязи, чистая оранжерея. Мне его с Луны друзья привезли. Редкая вещь.

— Я бы с удовольствием, — сказал Филипп, с трудом удерживая кашель. — Но я вообще не курю.

— По вере не курите или так?

— По вере! По вере!

— И вина не пьете?

— И вина…

— Ну, тогда как же вы, Филипп Аристархович, — сквозь облако дыма ничего не было видно кроме этих ужасных глаз, — как же вы, Филипп Аристархович, можете объяснить то обстоятельство, что имеете лишь одну жену?

— Да как объяснить… — Филипп искренне разозлился. — Как? Да денег нет! Дорогое удовольствие — гарем!..

Пауза длилась, наверное, минут десять — пятнадцать, — при входе в здание у Филиппа отобрали часы, и он не мог с точностью определить время, — потом хозяин кабинета открыл форточку, выпустил дым, плеснул воды из графина в стакан, выпил, и вопросы пошли, по второму кругу.

* * *

Продолжительный нудный допрос окончился ничем, Филиппа отпустили. Вернувшись домой, он, расстелив коврик, встал лицом на запад и помолился от души.

Как прошедший посвящение Первого круга, Филипп Костелюк признавал лишь абсолютного и простого Бога Ахана, которому нужно молиться дважды в сутки, стоя на коленях лицом на запад.