Сияющий вакуум - Страница 96

— Я вижу, что у вас тут нет даже топчана, — сняв очки и расстегивая на себе комбинезон, сказала Инес. — Скажите, как вы это здесь делаете со своей первой женой? Стоя?

— На ковре, — с трудом проговорил Филипп.

— Никогда не пробовала. — Инес уже стояла перед ним совершенно голая, перебирая босыми ногами, и пристально смотрела в глаза. — Но похоже, придется попробовать. Раздевайтесь, Филипп Аристархович, у нас с вами сегодня первая брачная ночь. Я должна отчитаться перед комитетом. Или вы хотите, чтобы я получила выговор?

— Но какая здесь связь? — неуверенно попробовал возразить Филипп. — Инес, вы противоречите сама себе. — Впервые в жизни испугавшись женщины, Филипп пятился назад и прятал руки за спину. — Какая связь между партийным выговором и воздержанием?

— Прямая связь, — отчеканила она ледяным голосом, неотрывно глядя в глаза Филиппа. — Вы же историческая личность. — В голосе женщины возникла неприятная ирония. — Спаситель. И по протоколу я должна преклоняться перед вами. В принципе я должна выполнять любые ваши желания.

Потребовалось усилие, чтобы не ударить по лицу эту наглую женщину. Очень медленно Филипп вытащил сигарету, раскурил ее, протянул Инес.

— У нас осталось семь минут, — сказал он дружелюбно. — Стоит ли торопиться? Не приятнее ли будет сублимировать нашу любовь в недельное ожидание?

Инес взяла сигарету, затянулась.

— Хороший табачок, — сказала она. — Из оранжереи украли? Вместо того чтобы курить всякую дрянь, я бы тоже украла, но, сами знаете, женщины не работают на плантациях.

— Какой у вас срок?

— Двадцать пять лет, — сухо отозвалась женщина.

— Политика?

— Нет. Покушение на убийство. — Она вернула сигарету и быстро натягивала свой комбинезон.

— И кого же вы хотели убить?

— Я пыталась застрелить Виктора Фримана.

Она надела очки и уже сквозь стекла грустно взглянула на своего фиктивного мужа.

— А что он такого тебе сделал? — переходя с «вы» на «ты», спросил Филипп.

— Фриман изнасиловал меня.

— Интересно, — удивился Филипп. — Зачем ему это понадобилось?

— Вы правы, тут дело не во внешней привлекательности. — Инес опять сидела на корточках, и Филипп Костелюк опустился на корточки также напротив нее. — Я известный правозащитник. Он получил удовольствие оттого, что смог грубым физическим действием унизить само существование Пятой Когорты.

Прогудел гонг. Прощаясь и дружески пожимая руку Филиппа, Инес сообщила главное. Оказалось, что она уже год работает в секретариате Виктора Фримана, что значительно упрощало дело. Побегу ничто не мешало.

ОЖИВШИЙ ПАНОПТИКУМ

Желая привести в движение весь каменный паноптикум, Куравский подключил свой прибор к почвенному вибратору. Молодой ученый рассчитывал соединить два оголенных провода и привести в действие механизм оживления за пятнадцать минут до времени побега.

Охрана будет полностью занята происходящим на поверхности, и они, все пятеро: Наталья, Филипп, Инес, Гузель и он сам — легко смогут проникнуть в помещения тюремной кухни, откуда и бегут на Землю, в прошлое.

Куравский посчитал маршруты каждого с точностью до секунды.

Чтобы добраться до кухни из своей камеры, Филиппу требовалось ровно семь минут, ему самому — пять, Наталья, находящаяся в келлере, оказывалась на месте через четыре минуты, Гузель работала в ночную смену, и только для Инес, которой нужно было преодолеть четыре уровня женской зоны, для того чтобы добраться до машины, требовалось четырнадцать с половиной минут.

* * *

Пахучие листья созревшего табака, которые Филипп Костелюк срывал и складывал в висящий на груди холщовый мешок, оставляли на его пальцах темные отпечатки. Зная, что больше никогда уже не вернется сюда, Филипп испытывал странное смешанное чувство, похожее на чувство тоски. Он уже привык к спокойной безмятежной жизни заключенного, и опять кидаться в бегство во времени и пространстве казалось ему безумием.

Но иногда в самые спокойные, самые счастливые минуты вдруг налетало видение. Филипп будто проваливался в другой мир. Лицо обжигало раскаленным ветром, и он совершенно ясно видел себя стоящим на вершине каменной башни. Вокруг был старинный город, сложенный из грубого камня, а внизу у его ног кипела, бесновалась толпа.

— Дионисий! Дионисий! — кричали люди срывающимися голосами. — Дионисий!

* * *

Накануне побега Филипп трудился в оранжерее. Через полчаса после гонга обычно начинались работы по измельчению выработанного за день камня. На это самое время, на одиннадцать, Куравский назначил подключение своего аппарата к большому излучателю.

Не желая расставаться с отборным лунным табаком, Филипп, пригибаясь, набивал карманы темными листьями. Он стоял между выгнутой стеклянной стеной и зарослями оранжереи, когда вдруг заметил скользнувшее под ногами странное розовое свечение. Будто фонариком кто-то провел. Филипп резко обернулся. Никого. Вокруг голоса других заключенных, собирающих урожай, мягкие удары резиновых дубинок надсмотрщиков. Короткие крики.

Голос прозвучал в его голове так ясно, будто снова заработал ЛИБ:

«Я здесь, за стеклом».

Филипп обернулся. За стеклом оранжереи на многие километры теперь тянулось абсолютно ровное каменное плато. По ту сторону стекла, в метре от оранжереи сидел в позе лотоса Эрвин Каин. По ту сторону стекла были вакуум и абсолютный холод, но философу это, похоже, никак не мешало.

— Я тебе говорил, не ходи в будущее? — спросил Эрвин Каин и посмотрел на Филиппа.